Военный Псков. Часть 7. Домой

Освобожденным из плена псковичам предстояло еще одно испытание – обратная дорога в Россию

Принудительный труд для псковских остарбайтеров закончился по сигналу советской артиллерии. Войска Красной армии наступали и, занимая восточноевропейские города и села, освобождали пересыльные и концентрационные лагеря. Владельцы ферм и хозяева хуторов, где использовался подневольный труд, не ждали личной встречи – в большинстве случаев они сбегали на Запад, оставляя дома и своих пленных работников. В один прекрасный день пленные обнаруживали себя в пустых домах, на оставленных фабриках – без охраны, без средств для возвращения.

Наши на хуторе

Пункт сбора советских остарбайтеров для репатриации. Фото: stapravda.ru

В ночь на 30 апреля 1945 года звуки артиллерийской перестрелки донеслись до фабрики в Германии, где работал 14-летний Василий Тимофеевич со свой старшей сестрой и матерью. Под утро, когда канонада стихла, в лагере не осталось ни охраны, ни немцев из числа гражданских лиц. На улице, среди немецких коттеджей пскович услышал русскую речь: «Я понял, что пришли наши. Все были в подвал согнаны, я сразу побежал туда - сказать, что наши пришли. В общем, это началась уже другая жизнь».

Земли в Пруссии, в Прибалтике опустели еще раньше – по мере приближения советских войск. Хозяева хуторов «тихонько ушли», вспоминает Елена Прокофьевна, остарбайтеры даже не заметили, как. «А мы там остались, и три дня никого не было - ни русских, ни немцев – никого. Через три дня пришли русские, освободили нас», - вспоминает псковичка.

Сбежать – было, наверное, правильным решением, потому что рабовладельцы имели весомые основания опасаться возмездия. Но, например, мать Марии Владимировны, хоть и натерпелась от хозяина, все-таки защитила его от советских солдат: «Когда пришли войска, освободили наш хутор, то этот командир (мама плакала там, ноги целовала солдатам) говорит: «Плохой хозяин был?» Она плачет. Он головой кивает: «Сейчас я его к стенке, а ты бери корову и иди во Псков». Она говорит: «Нет, и корова мне не нужна, и не надо, - она начала умолять, – не надо, не трогайте хозяина, не надо трогать хозяина».

Там, где отношения между пленными и хозяевами складывались по-человечески, расставание проходило мирно. Александра Николаевна, которой к моменту освобождения исполнилось 7 лет, вспоминает, как владелец латышского хутора звал с собой в Германию всех своих работников – на такую же работу. Однако и латыши, и пленные русские предпочли спрятаться в лесу, чтобы их не увезли в Германию насильно. Местные подростки время от времени ходили на разведку – посмотреть, кто сейчас на хуторе. «Наконец бегут ребята и кричат: наши на хуторе. Представляете, «наши»! Не говорили, что «русские» даже. «Наши на хуторе», советские танки со звездами. Как моя мать мне рассказывала, парни эти кричали, что «наши вернулись», красные звезды на танках», - вспоминает Александра Николаевна рассказы своей мамы.

Дедов привезли

Свобода означала, что можно вернуться домой. Или остаться в Европе. Но историй второго рода, по понятным причинам, в Пскове мы собрать не могли.

Возвращаться можно было двумя способами: или идти своим ходом, или ждать организованной отправки. Оба сценария могли быть реализованы внутри одной семьи – молодые уходили, старики оставались, или наоборот. Елена Прокофьевна с сестрой и матерью ушли из Восточной Пруссии пешком, оставив деда с бабкой на хуторе: «И один офицер нас верхом на лошади сопровождал до границы 30 километров…». Дед другой нашей рассказчицы, бывший кулак, один ушел в Псков пешком из Литвы, оставив дочерей и невесток с внуками ждать транспорта. Он решил заранее позаботиться о том, чтобы семье было чем питаться в разрушенном городе, рассказывает Лариса Ивановна: «Дошел слух, что Псков освободили. И тогда наш дед ушел пешком. Он торопился посадить картошку. Да, чтобы мы приехали, и хотя бы какая-то картофелина выросла».

Позднее всех возвращались старики, которые были оторваны от семей после принудительной эвакуации. Ирина Александровна – правнучка такого старика, оставленного в Литве побираться на улицах. О его возвращении домой она рассказывает со слов отца, встретившего победу подростком: «И затем дедушка не приехал, они ничего не знали о нем, ну, жили так. А зимой, уже к зиме, ему сообщают: бери санки и езжай за дедушкой, дедов привезли из Литвы. Вот он приехал, забрал своего дедушку, и их на печку уложили, как его, малого и старого. Да, привезли дедов, бери своего, разбирайте, бери своего. Да, им не дойти до дома, да. И вот дедушка ему и рассказал, что побирался и даже денежек скопил, но обокрали».

Чем старше были дети, встретившие Победу за границей, тем больше деталей возвращения домой отложилось в памяти. Василий Тимофеевич вспоминает, что работников фабрики в Германии везли обратно в Россию тем же путем – снова на поезде в товарных вагонах и через фильтрационные лагеря. Разница была в том, что теперь вагоны были чистые, а кормили хорошо.

Путь домой затянулся: «И опять нас погрузили на машины-студебеккеры, американские, и ехали мы уже через Польшу. Приехали в Белоруссию, уже на свою территорию – там очередной фильтрационный лагерь. Опять там набирали по направлениям, там тоже определенное время мы прожили. И когда сформировали состав на Псков, повезли на Псков». Уже наступило лето. Стояла жара, и мальчишки, подростки через окна вагонов выбирались на крыши и бегали по составу. Сегодня Василий Тимофеевич сам удивляется своей тогдашней смелости: «Поезд идет – а мы с вагона на вагон прыгали». В Псков его семья вернулась в конце июля 1945 года.

Для людей, решившихся идти домой в одиночку, возвращение стало отдельным нелегким испытанием – и особым семейным преданием. Путешествие по разбомбленной Европе матери с двумя детьми хорошо запомнила псковичка 1931 года рождения. Рассказ Елены Прокофьевны заслуживает того, чтобы привести его целиком:

«Такая корзинка была плетёная из прутьев. Мама в эту корзинку наложила шпик – у немцев оставленный был, они всё оставили. Вот такие пластины – и копчёного, и солёного шпика. А вот такая корзинка и с двумя ручками, и сверху ручкой закрывается. И мы эту корзинку взяли и муки в мешок. Мама мешок сделала, лямки мне пристроила, как лямошник. Ей-то надо с Люсей, и корзинку эту тащить. Я этот мешок несла и за одну ручку корзину. За другую ручку – мама. И Люсю. Вот мы так и пошли. И военный сзади шёл – сопровождал нас до границы. Мы пришли туда вечером поздно, он и говорит: «Вот здесь пустой дом, переночуйте, а утром пойдёте». А через речку – Варшава. И вот мы переночевали ночь, и опять в поход. А тут до речки было дойти недалеко. Утром рано встали, а народ-то всё идёт, идёт – эти беженцы возвращаются домой, все идут, идут. И через речку идём, и уже вода выступать начала на лёд, потому что все это – идут, идут, а лёд уже это – в марте месяце уже тонкий он становится. И вот это – и мы перешли только речку, остальные шли сзади за нами – провалились. Вот не судьба… Мы так – пошли, пошли, пошли, а потом там говорят, что лёд-то провалился, люди-то провалились. Вот, а перешли речку – весь город разбитый, руины одни, ни одного здания нету, одни трубы только стоят, руины. И все дороги завалены. И вот мы это – с утра и к вечеру мы только перешли город, ведь город большой. Перешли город – как народ, за народом мы шли. Вот, и чтобы выйти к вокзалу. Я не знаю, я вот этой корзинкой, с этим мешком – как я, только с божьей помощью – молилась и только просила господа бога, чтобы нам дойти до станции. Когда мы перешли этот город – тут землянки. В землянки, значит, мы попросились отдохнуть, нас приняли. Приняли, правда, накормили, отдохнули мы, переночевали у них. Утром мама говорит: «Пойдём на вокзал, может быть, каким составом увезут нас домой». Ну вот, они видят, что у нас мука-то: «Дайте нам муку, а мы вам хлеб дадим готовый». Вот такой вот, вот такой хлеб – большой. И вот муку эту высыпали, в этот мешок мне впихнули вот эту хлебину. Пришли мы на вокзал, мама и говорит: «Давайте поедим». Мол, сальца немножко отрежу и хлебца, с хлебцем. Стали резать, а там ведь один песок и камни. Так, конечно, несъедобный. Он только обваленный [мукой]. И такой большой он, такой тяжёлый, и вот я несла его… Обманули – муку взяли, а нам вот подсунули этот хлеб. Так вот хорошо – вот эта свининка: немножко пососёшь и, как говорится, голод переморишь. И вот посадили нас в вагоны и повезли. В Белгород нас привезли, вот где это?.. И там, значит, в Белгороде нам дали паёк. И вот мы в этот мешок сложили паёк. Вместо сахара давали сахарин – таблеточки такие маленькие, хлебушка, консервы какие-то были даны, крупа какая-то дана была. Ну, в общем, на троих паёк. Ну я не знаю, что мы там съели, что не съели, и в этом вагоне нас в Белгороде возили - а, наверное, суток двое. Мы вроде едем - то толкнёт, то опять остановится, то толкнёт, то опять остановится. А нас, оказывается, перевозили с ветки на ветку. Утром посмотрим – мы опять в Белгороде, и так, наверное, суток двое, если не больше, я не знаю. А потом, значит, потом нас повезли и привезли - вот здесь станция-то эта, большая станция… Бологое. В Бологое всё ведь там разбито, вокзал разбитый. Вот мама меня посадила на эту корзинку, мешок поставила с продуктами рядом, а сама взяла Люсю – в вагоне там можно было погреться. Повела эту Люсю греть, а меня оставила тут. Наскочили мальчишки, схватили мой мешок с продуктами и унесли. А я вскочила с этой корзинки и – бежать к мамы: «Мама, у меня мешок унесли». И хорошо, эту корзинку никто не взял, а то бы и ничего не было… Приходим: корзинка стоит, мешка нету. Вот так погрелись. Вот, и потом, значит, нас посадили в вагоны и повезли на Псков.

День Победы

«Это столько радости было!» - как правило, говорят псковичи, вспоминая 9 мая 1945 года. День, в который сегодня умещается едва ли не вся целиком официальная память о Великой Отечественной войне, в памяти детей войны остался сумбурным радостным событием. Люди услышали объявление через громкоговорители – и бросились обниматься, танцевать, петь – где бы они ни были, на перронах, на улицах или в госпиталях. В Пскове народ собрался на Соборной площади, что была на месте кинотеатра «Октябрь», вспоминает Лариса Ивановна, которой в 45 году уже исполнилось восемь: «Я помню эту Соборную площадь, это у нас была самая главная площадь в Пскове, где и вешали, где и танцевали, на месте «Октября». Туда собирался народ, кто плакал, кто кричал, кто смеялся. Громкоговоритель включили и таким образом узнали о Дне Победы. Мы даже с девчонками начали танцевать. Взрослые танцуют, и мы танцуем так же. Потому что радость-то была общая».

По сравнению с подробными рассказами о выживании в оккупированном городе и в плену, о товарных вагонах и пересыльных лагерях воспоминания о «самом главном дне» на удивление скупы и однообразны. Для современников Победы тот день не означал конец войны – для большинства война закончилась раньше, когда был освобожден родной город, когда советские войска вошли в Восточную Европу, когда обратно в СССР пошли поезда с остарбайтерами.

Для других война еще продолжалась. Отец Елены Прокофьевны вернется с фронта домой только в 46 году, когда ее мать, считая мужа погибшим, уже сошлась с овдовевшим соседом и родила сына. Родители Александры Николаевны, освобожденные от принудительного труда на территории Латвии. Им советская власть дала поручение собрать урожай в новом колхозе, созданном на месте того самого хутора: «Отцу сказали, что «мы сейчас вам не дадим посадочные документы, нужно остаться вам, побыть здесь, собрать надо осенью урожай, что колхоз будет здесь организовываться, так что вы уж побудьте тут, русские, надо же помогать, потому что нужен государству, в армии нужен хлеб, нужна картошка», все это нужно… Весной-то все успели засеять».

Дети, встретив войну в возрасте 13-14 лет, в конце войны 17-18-летними были мобилизованы в армию – юноши на фронт, девушки в вооруженную охрану и медсанчасти. Валерий Алексеевич, родившийся в декабре 1926 года в Новосокольническом районе, в 1944 году после освобождения из рабочего плена был мобилизован на фронт: «А меня пообучали, дали пулемет, ручной пулемет РПГ, так, 49 патронов. Две недели – научили стрелять из пулемета, обкатку танком сделали и на фронт». Он участвовал в боях на территории Литвы, был ранен и встретил Победу в госпитале. Девушка из Смоленской области 1928 года рождения попала в военизированную охрану в 1943 году и до 1947 года прослужила в ВОХРе. «Дали нам шинель, дали нам сапоги солдатские, дали нам портянки, никаких носков, дали нам брюки солдатские, гимнастерки. Это было осенью дело, ушанки дали нам, шапки, одели нас в солдатское во все. Ну, не по размеру, конечно, все это было, потом, потом как мы по размеру-то подбирали», - рассказывает Евгения Архиповна. Позднее бывшие военные окажутся в Пскове – разрушенном городе, который надо восстанавливать, а то даже строить заново.

* * *

Среди рассказов о Дне Победы есть один совершенно нестандартный (хотя вряд ли уникальный в масштабах страны). Мария Владимировна запомнила 9 мая 1945 года – но как очень грустный день: накануне она лишилась отца, которого арестовали по доносу соседей. Для пятилетней девочки это действительно был праздник со слезами на глазах: «Перед 9 мая забирают отца. Там был такой фундамент от дома, я хожу по этому фундаменту… Девчонки куда-то меня зовут, а потом вдруг раз – песни, все закричали, заорали, песни поют. Солнышко, солнечный день. И, значит, я спрашиваю у подруг: «А что там все закричали или гармошку притащили?» А они говорят: «Да победа же, побежали, побежали, там пляшут, там весёлые все, довольные, пошли, пошли во двор!». А я хожу так и говорю: «Зачем мне победа, если папу моего забрали?» Бабушка говорила: «Папа не придёт, чёрный ворон его забрал, не придёт папа».

Пройдет много лет, и она убедится, что донос был ложный, а папа ни в чем не виноват. Родные не предадут его в своей памяти, но первые послевоенные годы, крайне сложные для всех, кто пережил войну, из-за отцовской 58-й статьи для них будут еще тяжелее.

Светлана ПРОКОПЬЕВА

См.: С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 1. Родом из города-призрака // «ПГ», № 26 (748) 08-14 июля 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 2. «Всё в огне, как будто горит земля и небо» // «ПГ», № 28 (750) 22-28 июля 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 3. Обречённые // «ПГ», № 29 (751) 05-11 августа 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 4. Выживание под страхом смерти // «ПГ», № 31 (753) 19-25 августа 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 5. «Нас погрузили и повезли»// «ПГ», № 33 (755) от 2-8 сентября 2015 г.; С. Прокопьева. Военный Псков. Часть 6. Западное рабство // "ПГ", № 35 (757) от 16-22 сентября 2015 г.