Оттуда бьющий свет

Визионерское творчество Любови Желтышевой почти побеждает в выставочном зале Союза художников псковскую разруху и нищету

Где я? - Так томно и так тревожно
Сердце моё стучит в ответ:
"Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?"

И сразу - ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.

Понял теперь я: наша свобода -
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.

И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить.
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить.
Н. С. Гумилёв

В по-достоевски фантастическом городе Пскове много всего намешано. Унылая нищета причудливо сочетается здесь с драгоценностями духовного свойства, буквально брошенными под ноги почти на каждом шагу. Безмерное долготерпение и совестливая деликатность жителей соседствуют с наглым и неправдоподобно безответственным начальственным хамством. Частым явлением остаются тупоумие и обыденная бездарность. Но рядом подчас обнаруживают себя неожиданные взлёты творческого дерзновения, которые невозможно не заметить и скрыть…

Любовь Желтышева.

Выставка Любови Желтышевой, названная гумилёвской строкой, была торжественно закрыта 30 ноября 2013 года в зале Союза художников по адресу: Псков, ул. Ленина, 1. Многим, полагаю, она запомнится очень надолго. До того Желтышева уже представляла свои работы публике - в галерее на ул. Герцена, 6, в Псковском музее-заповеднике (выставка «Поющие на ветру», 2012 год), в библиотеке на улице Конной. Но именно большая экспозиция, приуроченная автором к своему юбилейному дню рождения (29 ноября), пробила некий рубеж – вывела судьбу художницы, её творчество и их социальное звучание в совсем новое качество, более высокое и концентрированное. И качество это - прежде всего самой Любови Желтышевой - необходимо осознать.

Во все дни ноября (с самого вернисажа) зрители не оставляли зал, в котором была развёрнута выставка, буквально ни на один час. От людских голосов в нём стало неожиданно шумно и не уныло – несмотря на позднюю осень и, почти с полудня, вечернюю темноту за окном. Несмотря на плачевную разруху самой выставочной площадки (ибо Союз художников – организация предельно небогатая – много лет не может добиться от властей хоть какой-нибудь действенной помощи в ремонте аварийного практически зала). Всё это каким-то образом Любовь Желтышева преодолевала и отодвигала на третий план - силой созданного ею за последние пять лет…

Сказал бы: «силой искусства». Но я совсем не убеждён, что произведения Желтышевой - это произведения именно искусства, то есть могут быть верно описаны и поняты в ходе искусствоведческого анализа - в такой степени необычна сама Автор и всё, создаваемое ею. Перед нами явление сильное, предельно особенное. Но, конечно, по внешним признакам, мы имеем здесь дело с живописью – то есть с картинами (объектами, представляющими собой взятый в раму прямоугольник картона/холста, покрытый красочным слоем). И значит, их рассмотрение по существу для искусствоведения прямая обязанность и вызов.

Любовь Желтышева (г. р. 1963) по традиционной классификации абсолютный дилетант – то есть самородок, не учившийся рисовать и писать красками нигде, ни у кого и никогда. Более того, к своему творчеству она обратилась лишь около пяти лет назад. С одной стороны, это запредельно поздно. С другой – поразительно, каких успехов в формировании и развитии своей техники и стиля за столь малый срок добилась эта художница, которую ни в коем случае нельзя назвать наивной и даже самодеятельной. Ибо – в контексте своих собственных целей и способов общения с миром – Желтышева ставит перед собой вполне сложные технические задачи и, как правило, успешно разрешает их.

Главный здесь вопрос: каким образом, на основании чего (и именно в наше время) стало возможным, помимо специального образования, обходя всё ещё существующую здесь общепринятую социальную лестницу, стать наряду с профессиональным сообществом художников – вот так самочинно, стихийно, из себя, заговорить на равных, спорить громко и открыто?

По-видимому, очень уж всеобъемлющ и глубок кризис, которым искусство сегодня проникнуто и охвачено. Я много раз в частных разговорах сравнивал текущий момент в большой истории искусств с перелётом из одной планетарной системы в другую. В какой-то момент (сегодня) гравитация старого Солнца уже не удерживает нас. Но мы летим в межзвёздную бездну, даже не зная, ждёт ли нас впереди Солнце новое, либо там лишь пустота и тьма.

Колоссальный этап истории искусства в ХХ веке был завершён. Конченное можно назвать «искусством современным», или «искусством Нового Времени», или – если угодно: для людей, воспитывавшихся в советской школе, это может быть понятнее – «искусством капиталистической формации». «На входе» ему противостояло искусство Средних веков. Возрождение, создавшее прямую перспективу и станковую картину как единый модуль художественного высказывания, открывало ему дорогу. Что будет «на выходе» (и будет ли), мы не знаем. Однако «современное искусство» с его устоявшейся системой ценностей, образовательных и социальных, исчерпано, замкнуто в себе. Именно поэтому в постигшие нас актуальные десятилетия (в России начавшиеся, несомненно, с перестройки и гибели СССР) наступил «звёздный (межзвёздный!) час» наивных художников и всевозможных стихийный самородков – таких как Любовь Желтышева. Сегодня они с полным правом должны быть причислены к художникам: ибо сами понятия «художник», «искусство» предельно размыты, поставлены под вопрос.

Итак, художница Желтышева создаёт собственную манеру, запредельно быстро и «с чистого листа». Начинала она с некоторого «фотореализма» (возможно, прямого копирования фотографий). Однако этот подготовительный (ученический) этап пройден и навсегда оставлен. Сегодня Любе открылся такой вариант письма маслом: сначала она добивается на палитре некоторого искомого цветового смешения, а затем втирает краску в светлую поверхность грунта на картоне, холсте - прямо голыми руками. Это тяжело и больно. В момент творчества всегда происходит некоторое растворение автора в картине: частицы крови из стёртых пальцев включаются в красочный слой. Я прямо вижу, как Желтышева сидит навсегда на берегу какого-то предвечного «океана Соляриса» и пишет, пишет обнажёнными уже и из-под кожи руками по некончающемуся полотну; эти руки стёрты до плеч - но окончательный переход художника в своё создание (предписанный и здесь всем, кто дерзает творить) продолжается…

Нашедшая Желтышеву творческая техника часто обеспечивает особенную светоносность её картин: светлый грунт властно проступает из-под пигмента, вытертого на просвет в нужных местах. Так создаётся почти эффект витража – кажется, что ток фотонов не бьёт о поверхность, отражаясь от неё, но исходит изнутри произведения – из его «зазЕркального», воображаемого пространства.

Л. Желтышева. «Поющие на ветру». Картон, м. 2012 г.

На полотнах Желтышевой (в произведениях её «большого» и, насколько можно судить, на сегодня главного стиля) «героями» и действующими «лицами» являются всегда некие людские силуэты, тени. Слово «тень» здесь ключевое. Несомненно, автор в специфическом пространстве, создаваемом ею, запечатлевает миры посмертия, открывшиеся через подобное шаманскому вИдение. Говорят, шаманы первобытных племён умеют путешествовать между тонкими мирами – вверх-вниз – и общаться с духами. Возможно, Любовь Желтышева является в нашем постсовременном обществе носительницей шаманских генов? Я не раз говорил ей, что по всему земному шару многие отважные «первопроходцы неизведанных сфер» – представители рок-культуры и всевозможного андеграунда - здесь и там жертвуют здоровьем: они сжимают время своей жизни, сидят на тяжёлых химических снадобьях – и всё для того, чтобы от раза к разу, лишь нечасто/иногда, «контрабандой» (насильственно и случайно) достигать примерно таких состояний сознания, которые открываются Желтышевой сами, всегда и, как может показаться, с лёгкостью. Но легко ли и впрямь? Об этом знает Бог. Знает и сама Автор – но не рассказывает зрителям.

О глубокой трудности её сосредоточенного, очень индивидуального духовного пути (который хочется назвать «крестом») можно судить лишь по косвенным признакам. Например, по всегда вдохновенному и как бы приподнятому «на котурны» настроению художницы – на острой грани слёз. Эта интенсивность и острота, которая тебя одновременно душит и влечёт в какую-то иную область (вверх и чуть в сторону), ведома всем настоящим артистам – актёрам, поэтам, художникам.

Помимо названных выше «теней», в особенности Любови Желтышевой удаётся изображение ветра: ветер в шелестящих и ломимых под ним многоцветных деревьях – её стихия! (Не случайно было название музейной выставки «Поющие на ветру»).

Создаваемое Любовью Желтышевой невозможно назвать лёгким и радостным: лицезренье развоплощённых душ вряд ли может развлекать. Картины этого свойства никогда не смогут играть заниженную роль «просто» декоративного пятна на стене… Автор фиксирует в красках некое индивидуальное откровение, падающее на неё властно (и не очень зависимо от авторской воли). Чьё (либо - чего) это откровение – отдельный вопрос. Тоже, в общем, не подлежащий искусствознанию, а более привычный для священника, для психиатра. Для меня несомненно, что она на полотнах своих напрямую общается с миром духов, открывает окна (а может быть, и двери) в их пугающую область. Духи же, как мы помним, несмотря на весь наш врождённый позитивизм, бывают разные. Имеет ли в данном случае место так называемое «одержание» – конечно, судить не искусствоведу. Думаю, что (с точки зрения средневекового обскурантизма) под определение это в известном смысле подпадает любое творческое вдохновение – тесное общение с какой-нибудь «музой», «гением»… Важно лишь, что во всём, создаваемом Желтышевой, потрясает грозная подлинность – она и притягивает, и страшит. Эту подлинность мгновенно чувствовали почти все без исключения, случайно входящие в зал, зрители выставки. Священная Подлинность (неподдельность) пьянит и подкупает. Она – самое главное, без чего высохли и изголодались сегодняшние люди. И им уже, пожалуй, не важен её источник, адрес и знак!

Люба Желтышева – добрый, тихий и светлый человек. Это знает всякий, хоть однажды с нею общавшийся. И, однако, что-то подсказывает мне, что живи она на католико-протестантском Западе в веке XVI – XVII-м – не избежать бы ей дыбы и «очистительного» костра… Я не собираюсь навязывать читателям свой личный ответ на вопрос о творчестве Любови Желтышевой - о её даре, который она несёт как уже вполне осознанную миссию. Да, конечно, и нет у меня, законченного и исчерпывающего ответа – как нет его и у самой художницы: финальное суждение о ней будет произнесено только на последнем высшем суде, как и о каждом из нас. А пока человек жив – вопрос остаётся открытым. Человек – это проблема (загадка).

В последние пять лет Пскову повезло стать богаче сразу двумя новыми звучными именами в творчестве. Приятно, что оба имени принадлежат ярким женщинам - я говорю о Любови Желтышевой и Ирине Гурской (искусству которой также посвящён один из моих текстов). Однако обе художницы предельно отличны друг от друга. Ирина Гурская (авангардный дар также стихийной силы) более, как это ни покажется странным, классична. Она несёт в себе академическую традицию рисунка и живописи, отечественную и европейскую. А Желтышева – в абсолютной степени самобытна и особенна. И если Гурская с полным правом и основанием станет участницей (и украшением) любого профессионального союза художников, то для Любови Желтышевой я не мыслю такой возможности: слишком уж её творчество яростно, стихийно и безотчётно! Воистину (как написал по сходному поводу всё тот же убиенный чекистами поэт) таким, как Любовь, предстоит

…войти не во всем открытый
Протестантский
прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь
И блудница крикнут: вставай!
- Сказано и про неё тоже.

Юлий СЕЛИВЕРСТОВ