«Иная, лучшая, потребна мне свобода…»

В Москве в возрасте 80 лет умер театральный режиссер Пётр Фоменко

В 2008 году Пётр Фоменко приезжал в Псков на XV Всероссийский театральный Пушкинский фестиваль. Был он болен, с трудом вышел из машины, но когда поднялся на Малую сцену Псковского академического театра драмы – преобразился. Это была яркая встреча, о которой сейчас еще раз нужно вспомнить.

Пётр Наумович Фоменко, 2008 г. Псков.

Для многих театральных режиссеров, в том числе великих, артист –вспомогательный материал. Существует общая картина – спектакль, а актеры – лишь краски. Они работают на режиссерский замысел. По этой причине театральные коллективы часто разрывают противоречия. Иногда актеры бунтуют или ломаются. Не всем нравится, когда в них тыкают кистью и размазывают по холсту. Или по сцене.

У Петра Фоменко был совсем другой режиссерский подход. Своих артистов он в расход не пускал. Спектакли ставились так, чтобы выгодно подчеркнуть все актерские таланты.

Было ощущение, что режиссерский замысел Петра Фоменко именно на них и основывается. Под актеров подбираются пьесы, для актеров ставятся спектакли. Но хорошо актерам – значит, хорошо и зрителям.

…Машина в тот раз подвезла Петра Фоменко к центральному входу в псковский театр. Режиссера повели на Малую сцену через Большой зал. Он шел вдоль кресел, поднимался по лестнице и оглядывался. На лице его было заметно недоумение, которого он долго скрывать не стал и как только поднялся на второй этаж, на Малую сцену, произнес: «В этом театре, наверное, репетировать очень трудно. Здесь все двери открыты. Мы ходим через зал…».

Пётр Фоменко не хотел никого критиковать и подчеркнул это. «Это не мое дело, – сказал он, но не удержался и добавил: – Я, конечно, за театр говорю. Все может быть еще беднее, труднее, но нельзя же так антитеатрально! Мне очень жалко людей, которым приходится здесь заниматься…»

Было видно, что ему обидно. Не за обшарпанные стены и не за пятна на потолке, а за внутренний беспорядок, за хаос. Ему было здесь неуютно.

В тот раз Пётр Фоменко приехал в Псков не просто так. Он привез видеозапись своего спектакля «Египетские ночи».

Мы собрались на Малой сцене, чтобы этот спектакля увидеть, но прежде всего – чтобы услышать комментарии Петра Наумовича. С комментариев он сразу и начал. Сел на стул и тут же вскочил. Потом снова присел и заговорил о «Египетских ночах».

Первым делом Пётр Фоменко рассказал, зачем рядом с именем Пушкина появилось имя Брюсова.

«Вторая часть дописана Валерием Яковлевичем Брюсовым, – пояснил Пётр Наумович. – Брюсов дописал Пушкина не оттого что хотел, скажем грубо – выпендриться, а потому что безумно любил Пушкина. Хорошим тоном принято считать Брюсова поэтом второго или третьего эшелона… Поверьте, это был человек высочайшей культуры…»

По первому образованию Пётр Фоменко – филолог, закончил в 1955 году филологический факультет Московского педагогического института. Так что слушали мы не только театрального режиссера, но и знатока русской литературы.

Литературное пространство ему было интересно не меньше, чем театральное. Не говоря уже о музыкальном.

Потом он прочел любимые свои пушкинские строки:

… Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа –
Не все ли нам равно? Бог с ними. Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…

«У Пушкина, если помните, есть маленький набросок, который называется «Мы проводили вечер на даче», – перешел Пётр Фоменко от поэзии к прозе. – И еще несколько набросков. Он подбирался через поэтические свои творенья к Клеопатре, и через прозаические наброски совсем другого рода… Но выгреб опять на Клеопатру… Сюжет, вроде бы, не баккаччиевский. Но, во всяком случае, сюжет трагический, иронический… Мы позволили себе игру в импровизацию на ее три ночи…»

Замысел был рискованный. Петр Фоменко и сам признал, что имелась опасность «хамского или, во всяком случае, самонадеянного соавторства с Пушкиным».

«И всё можно, и ничего нельзя в театре! – горячо воскликнул семидесятипятилетний режиссер. – Это вопрос долгий, сложный, трудный… Особенно теперь. Мы – старые осквернители классики – стали (некоторые из нас) хранителями ее, что ли… А черт ее знает – что лучше? Классика не поблекнет, не погибнет, даже когда мало востребована. Лучшее в Интернете не востребуют. Хотя другого пути скоро не будет…

А что касается этой работы, то я ее первый раз с вами посмотрю. Жалко, нет окна, а то опыт Подколесина пригодился бы… Ей-богу… Признаюсь вам – первый раз буду смотреть эту пленку… Вы можете смотреть на это легко, свободно и иронично…А мне даже интересно – насколько хватит внимания... Эту запись даже никто из наших артистов не видел. Она пролежала около года… Мы уже не играем спектакль два года… Не смогли его восстановить в силу серьезных причин...»

И Пётр Фоменко, отставив стул, переместился на первый зрительский ряд. Я сидел на втором ряду, в полуметре, и видел, как живо он реагирует на то, что происходит на экране. Несколько раз он недовольно закрывал лицо руками. Было бы рядом окно – он бы точно в него выскочил, потому что был собой недоволен. А тут еще над ухом зачем-то бесконечно щелкал затвором фотоаппарата некий псковский фотограф.

Пётр Фоменко не выдержал и пресек его деятельность, потому что «нельзя же так антитеатрально».

Во многом, «Египетские ночи», поставленные в московском театре «Мастерская П. Н. Фоменко», были посвящены свободе. Свободе творчества. Недописанные «Египетские ночи», можно сказать, – программное заявление Пушкина. Манифест. Именно там он написал: «Поэт сам избирает предметы для своих песен: толпа не имеет права управлять его вдохновением».

И там же Пушкин выстраивает цепочку: чувственная любовь – вдохновение – свобода. Это явления одного порядка …

И сердцу девы нет закона.
Таков поэт: как Аквилон,
Что хочет, то и носит он –
Орлу подобно, он летает
И, не спросясь ни у кого,
Как Дездемона, избирает
Кумир для сердца своего…

Пётр Фоменко думал, что мы выдержим просмотр только одной части. Но разве можно было остановиться на полпути? Мы посмотрели всё.

На экране постепенно образовался клубок тем. Герои рассуждали не столько о «странностях любви» мужчины к женщине, сколько о творчестве, вдохновении, выгоде… Где та грань, которую нельзя переступить? Где та дорога, по которой, если что, можно вернуться назад?

У Зинаиды Вольской, в смысле – Клеопатры (Полина Кутепова) на ногах был тяжелый груз – книги. Две стопки книг. Она ходила в них, как в снегоступах, или как в кандалах. Иногда лишние знания делают человека неповоротливыми, трудно восприимчивыми к чему-то совершенно новому.

Пётр Фоменко наоборот, умел находить в книгах и музыке опору. Это был для него не груз, а крылья. К новому он был восприимчив. В шестьдесят лет он словно бы начал новую жизнь – вместе со своим театром и своими учениками. Тогда, когда другие, сгорбившись, уже уходят на пенсию, он встал в полный рост.

Во время просмотра Пётр Фоменко временами с досады стучал ладонью по спинке стула, а после окончания, как только стихли аплодисменты, сказал: «К сожалению, запись получилась грязная – во всех смыслах…».

А ведь театральные критики в далеком 2002 году признали спектакль Фоменко «Египетские ночи» гениальным, а если не гениальным, то завораживающим. А если не завораживающим, то…

В общем, неважно. Петр Фоменко не был бы самим собой, если бы был удовлетворен увиденным. Собою довольны режиссеры совсем другого полета.

Алексей СЕМЁНОВ